Ирка Шайлина

Вторая попытка

Первая глава

Он сидел на остановке. Я, наверное, не обратила бы на него внимания, но, выходя из автобуса, неловко поскользнулась и упала на колено, уперевшись руками в грязный затоптанный снег. И тогда я увидела его. Он сидел так, словно его ничего не волновало: Ни то, что час пик, и все яростно спешат вперёд; ни то, что до нового года считанные дни, и это вынуждает людей спешить ещё сильнее, бросить все свои силы и финансы на то, чтобы один день их года отличался от своих 364 собратьев; нисколько не трогало его и то, что мороз стоял за двадцать градусов, такой, что на железную лавочку не решился сесть никто, кроме него. Все стояли в сторонке, прятали носы в воротники и шарфы, с надеждой вглядываясь вдаль, которая обещала им нужный маршрут автобуса, но не спешила исполнять обещанного.

Я припала на одно колено, снег под моими руками был сбит в крепкую серую наледь, в другое время я бы поспешила скорее отряхнуть руки и, возможно, даже выкинуть перчатки, которые посмели коснуться убогого городского заплеванного снега. Но не сейчас. Я смотрела на него. За эти пару минут он не шевельнулся и даже не моргнул, однако взгляд его огромных, наивно распахнутых серых глаз, опушенных длинными ресницами, на кончиках которых уже искрился иней, нашёл мой. Нашёл и остановился на моём лице, словно только меня он и ждал. И я не могла вырваться из плена этих глаз.

— Девушка, вы ушиблись? Вам помочь? — надо мной склонялась бабушка, из тех, что всегда предложат помощь, несмотря на то, что чаще всего помощь нужна была им самим.

— Нет-нет, все хорошо, — я встала и наконец отряхнула перчатки. Кожа на руках совсем заледенела.

— Тогда не могли бы вы отойти в сторону? Вы мешаете, там автобус идёт, не скажете, это сорок девятый?

— Да, сорок девятый.

Я послушно отступила в сторону. А затем обернулась назад, словно магнитом меня туда тянуло. Он все ещё смотрел на меня. Я окинула его взглядом. Серый пуховик, капюшон накинут на голову, молния не застегнута до конца, и видно незащищенную, наверняка замёрзшую шею. На руках нет перчаток, кожа покраснела, а он даже не спрятал их в карманы. Наверное, голодный студент. Или даже бомж, наверняка, у студентов, даже у самых голодных, найдутся шарф и перчатки. Да, просто бомж. Он все так же смотрел на меня, но я отвела взгляд и торопливо пошла вперед. Он не стоил моего времени, моего внимания, моих мыслей. Но все эти шаги, что я делала, меня подмывало вновь обернуться, посмотреть в его глаза. Зачем? Наверное, потому, что все необычное притягивает взгляд, будит интерес. Только поэтому, не больше.

В суете дня я совсем забыла об этом странном парне, даже о его глазах и заснеженных ресницах. У меня было много дел — я сдавала в издательство иллюстрации и туда же надеялась пристроить историю о медвежонке Бобо, рожденную мной в порыве отчаяния и алкогольного опьянения. Наверное, парами спиртного от небылицы несло за версту, никого она не привлекла, а картинки взяли. Их всегда брали после долгих торгов, уступок с моей стороны и многочисленных исправлений. Этот вариант я исправляла уже раз десять, больше тянуть они не могли, таки новый год, и вышла на волю я с финансами в кармане. Ноги несли меня к торговому центру. Подарки родителям я уже давно купила и отправила, а на прекраснейшую золотую ручку для Алика денег не хватало. А он такие вещицы очень любит, и теперь я сумею его удивить и, возможно, порадовать. Да, в моей жизни не было места странным незнакомцам, пусть даже таинственным и сероглазым. В магазинах была давка, никакого удовольствия от покупки я не получила, успокаивало одно, если есть подарок, значит, будет встреча, на которой я его вручу. Разве может быть иначе?

Уже дома я полюбовалась на подарок, красиво обвязала его бантом, уж с этим я справлюсь куда лучше консультанта, измученного покупателями. Потом положила его в центр стола и замерла. Теперь нужно было звонить, а я не знала с кем он, какое у него настроение, мне было боязно. Наконец, набравшись храбрости, я взяла телефон. Его номер я набирала по памяти, несмотря на то, что он был сохранён. Просто было приятно помнить одиннадцать незамысловатых цифр, словно знание их давало мне право обладать их хозяином. Потекли гудки, первый, второй, третий… они резали по живому, раздражали, приходилось усилием воли заставлять себя слушать, не отбрасывать телефон. Что толку, если все равно позвоню? Лучше сразу.

— Да, Жень, — отозвался он. По двум коротким словам я сумела определить, что у него хорошее настроение, и моё тоже сразу взмыло вверх, сердце забилось.

— Уже двадцать девятое. Я подарок тебе приготовила. Ты приедешь?

Телефон молчал. Я смотрела в окно — в нем расползалась густая синева — и ждала.

— Приеду, — наконец сказал он. — Но на ночь не останусь, максимум пара часов.

— Когда? — два часа, боже, как мало, думала я, а сердце все равно радостно трепыхалось.

— К восьми буду. Все Жень, мне некогда, скоро увидимся. Пока.

— Пока, — сказала я коротким, отрывистым гудкам.

Минуту простояла в задумчивости, прижав телефон к губам, а затем спохватилась. Скоро приедет! Вскоре по квартире поплыли ароматы вкусной еды, желудок сжался, напоминая, что и сама я, не считая утреннего кофе, ничего во рту не держала. Потом, все потом.

Алик зашёл, сбросил ботинки посреди прихожей, повесил дубленку. Я приникла к нему, прижалась всем телом. Ревниво повела носом — туалетная вода новая. Небритый подбородок чуть колол кожу, руки по хозяйски прошлись по моей спине.

— Там мясо в духовке, — сказала я.

— Потом, — махнул рукой он.

Подхватил меня на руки, такой холодный с мороза, такой родной, полностью, до последней родинки знакомый. Понес в комнату. Да, я хотела его, смысл врать? Всегда, кажется, что всю жизнь. А мясо… Гори оно синим пламенем. Мясо, к счастью, все же не сгорело. Я сидела и, подперев ладонью лицо, смотрела, как он ест. Мне нравилось для него готовить.

— А ты почему не ешь?

— Успею, — отозвалась я. Наконец решилась заговорить на интересующую меня тему. — Помнишь, наш первый новый год? Мне было восемнадцать только, смешно сейчас, словно вечность назад. Какие молодые были, наивные. В студенческой общаге на столе портвейн дешевый и советское шампанское, а теперь кажется…

— Женя, — перебил меня он. — Я сделал Вике предложение.

— Ты… — я задохнулась, словно воздуха стало мало вдруг. — Ты же не передумаешь, да?

— Она беременна, — просто ответил он.

Словно это все объясняло. Хотя о чем я? Конечно, объясняет, всем все ясно, кроме меня одной. Одна я до последнего надеюсь, всегда. Надеюсь и ничего не получаю. Никогда.

— Когда свадьба?

— Вика хочет четырнадцатого февраля, мы уже заявление подали.

— Понятно, — глухо ответила я. Даже слез не было. В конце концов, мне не привыкать. Вот только все больнее и больнее с каждым годом. — Почему ты согласен жениться на ком угодно, кроме меня? Чем была лучше Лена, чем лучше Вика?

Я подняла взгляд. Он смотрел на меня с жалостью. Что угодно, даже презрение лучше жалости. Я, пошатываясь, поднялась и прошла в комнату. Рухнула на постель, которая все ещё пахла им. Заплакать бы, да не выходит. Он прошел за мной следом, сел на краешек, разровнял зачем-то простыню. Затем неловко погладил меня по волосам.

— Женя…

— Не надо, не говори ничего сейчас. Потом. В конце концов, Вики приходят и уходят, это я уже знаю. Даже беременные. Правда?

Он молчал. Я вслушивалась в его дыхание, почти неразличимое, и все ждала чего-то. Чего? Что он вдруг решит бросить Вику, всех Вик и станет всецело моим? Смешно.

— Я пойду, Жень. Я обещал.

— Если обещал, иди.

— Ты не глупи только. Я к тебе заеду после нового года. Ты к родителям?

— Нет, здесь останусь….с друзьями. Ты иди лучше. Пожалуйста.

Хлопнула дверь, оставив меня в одиночестве квартиры. В прихожей горел свет, но в комнате было темно и тихо. Подкатили запоздалые слёзы, моя подушка благодарно впитывала их и судорожные всхлипы, она привыкла. И я привыкла. Жизнь идёт, несмотря ни на что. Алик всегда был рядом, пусть и не мой. И будет…надеюсь.