Малышка быстро утомилась и уснула. Не знаю, досталось ли ей что на завтрак. Я осторожно положила её обратно. А через три дня девочка уже переехала в мою палату и спала возле моей кровати.

— Немного вес наберем, — сказал мне Анатолий Васильевич. — И можно домой. Все у вас хорошо, все замечательно.

Вечером четвертого дня, когда девочка спала, впрочем, она спала большую часть своего времени, даже не верится, что это именно она с таким азартом барахталась в моём животе, мой телефон тренькнул. Я было испугалась, что это мама — я так и не сказала ей ничего. Но это была Эльза.

«Поздравляю!»

И все. Я надеялась, что этим все и обойдётся. Но тогда, пожалуй, следовало бы признать, что Эльза изменилась, а это, наверное, в принципе невозможно. На следующий день, воскресный, когда все, кому было позволено, сбежали со своими младенцами домой, когда тихий час сморил сном всех оставшихся, лишь только жужжала одиноко застрявшая меж рам муха, Эльза пришла. Я подняла голову, увидела её в дверях. С букетом, на лице улыбка в тридцать два зуба, в глазах неуверенность. Как её вообще только сюда пропустили? А впрочем, когда ей мешали запреты?

— Можно? — нарочито робко спросила она.

— Заходи уж, — хмыкнула я.

Я уже чувствовала себя увереннее. Ко мне возвращалась уверенность в силе и крепости своего тела. Мой живот, так и не ставший таким же гигантским, как у Вики, стремительно втягивался. Мне нравилась лёгкость, с которой я могу передвигаться, что я могу спокойно сходить в душ, пока малышка спит, нравилось быть лёгкой, да, такой я себя и чувствовала — воздушной, как пушинка.

Эльза прошла, положила на тумбу букет цветов, на соседнюю, так и оставшуюся пустой постель ворох пакетов.

— Девочка? — спросила вновь, склоняясь над ребенком.

— Можно подумать, ты не знаешь.

— Смотри, — Эльза бросилась к своим пакетам и вывалила их содержимое на постель. — Я, конечно, думала, что будет мальчик. Но девочки это здорово, они же, как куклы. Смотри, какие платья! Я все постирала и погладила. Сама.

Она раскладывала прекраснейшие, нежнейшие принцесскины платья, а я смотрела на неё и не знала, как сказать, как донести до неё, что в нашей жизни ей места нет. Эльза замерла с очередным микроскопическим платьицем в руках, словно услышав мои мысли.

— Можно я её подержу?

Я, вздохнув, встала, взяла спящую девочку на руки и подала её Эльзе, а сама осталась стоять рядом, не в силах сделать и шагу назад.

— Вот она какая, мечта, — прошептала Эльза и коснулась щечки девочки. — Когда я забеременела, мне семнадцать было. Адама забрали в армию, а у меня задержка. Я написала ему. Он своей бабушке. Уговаривал. Говорил, что служить-то осталось меньше двух лет. А у меня денег не было даже на проезд, представляешь? А как ребёнка от него хотелось… Никогда и ничего я так не хотела, как этого ребёнка. Пошла к бабушке его, а она мне денег на аборт дала. И велела больше не возвращаться. Я слабая, да? Всегда была слабой. Адам сказал, что он заработает мне все деньги. Все деньги мира. Украдет, убьет. Но бог мой, ему было только восемнадцать, и он был так далеко. Он даже убежать не смог, поймали его…Я три дня плакала. Плакала, вспоминала мамкины висящие ноги, слушала, как сам с собой спорит на кухне пьяный отчим, а потом пошла и сделала аборт. И сказала себе, что больше никогда не буду без денег.

Я молчала. А что я могла сказать? Эльза тоже на некоторое время замолчала, вглядываясь в лицо моего ребёнка.

— У неё уже есть имя? — я отрицательно показала головой. — Я сделала все, что бы больше никогда не быть без денег. Адам, как и обещал…и убил, и украл, и заработал…Только понимаешь, не вернуть было ничего. Как не вернуть жизни того ребёнка, которого я убила, заплатив за это деньгами его бабушки. Так и живём теперь. И вместе тошно, и без друг друга никак…

Она тихо заплакала. Её голова была склонена, я не догадывалась, что она плачет, пока не увидела каплю сорвавшуюся с её ресниц и упавшую на хлопок распашонки малышки. Отвернулась, чтобы не смотреть, неловко.

— Знала бы ты, как мне тебя убить хочется, — протянула между тем Эльза, возвращая себе былую уверенность. — Да только не можется. Ты же сама как ребёнок, как убогая, со своими мечтами и верой в сказки. Ну как такую обидеть?

Вернула мне ребёнка и поднялась. Помялась ещё несколько минут. Словно хотела ещё сказать что-то и не находила в себе сил.

— Зато ты сильная, — наконец сказала она. — Если он…Если вдруг…ты сможешь.

И ушла. Я пожала плечами. Эльзу невозможно было анализировать, делать выводы, основываясь на её словах и поведении. Её надо было принимать такой, какая она есть. Я посмотрела на ребёнка, так же внимательно, как доселе смотрела Эльза. Что она хотела увидеть? Сходство с Адамом? В этом маленьком личике с сосредоточенно насупленными крошечными бровками не было ничего знакомого. По крайней мере, пока. Малышка была сама собой, вовсе не продолжением кого-либо из родителей.

Эльза ушла, но оставила после себя гнетущее беспокойство. На небе под стать моему настроению собирались тучи, где-то вдалеке чуть слышно грохотал дождь. Девочка, чувствуя мою тревогу, ерзала и кряхтела, отказываясь брать грудь. К вечеру моё волнение достигло апогея. Я ждала. Стемнело, благодаря тучам, в разы раньше. К нам дважды заглянула, проведывая малышку, медсестра. Ребёнок уснул, я подошла к окну. Небосклон перерезала молния. Я стиснула пальцы, прижала их к горящему лицу. Чего я жду? Словно в ответ на мои мысли, коротко завибрировал телефон. СМС. Снова от Эльзы.

«Он его убьёт. Сегодня».

Во мне вспыхнуло, мгновенно разгорелось раздражение. Сколько можно? Я отбросила телефон на постель. Нет, я в эти игры не играю.

Однако продержалась я недолго. Взяла телефон, покрутила в руках. Набрала номер Эльзы. Вновь и вновь. Лишь гудки. Боже, кто бы знал, как я от неё устала. Но откинуть беспокойство так просто не выходило.

«Кто, кого? Ты мне надоела».

И долгие-долгие минуты ожидания. Хотя циферблат говорил, что их было всего три.

«Адам умрёт сегодня».

Верила ли я ей? Нет. Но страх не проходил. Я вновь ей позвонила. И вновь тишина.

«Приезжай».

«Ты с ума сошла».

И вновь гудки. А потом СМС с адресом. Конечно же, я туда не поеду. Что я смогу сделать? Ничего. Я смотрю на спящего ребёнка и стараюсь успокоиться. Эльза любит играть. Причём, чужими жизнями. И любит лгать.

Но уговоры не помогли. Хватило меня всего на пятнадцать минут. К тому времени тьма сгустилась. Не отдавая отчёта в действиях, я начала одеваться. Выходить на улицу в халате было бы глупо. В моём шкафчике из приемлемой одежды лишь лёгкий полуспортивный костюм и белые тенниски. Плевать. В конверте, который лежал в моих документах уже которую неделю, приличная сумма. Деньги я взяла с собой. Остановилась в нерешительности, глядя на спящего ребёнка.

— Мама дура, — сказала я ей. — И Эльзе верить нельзя. Но ты понимаешь, если я сейчас не пойду, то никогда себя не прощу.

Девочка не понимала, она спала. Я вышла из палаты, оставив дверь широко открытой — если малышка заплачет, её услышит медсестра. Спустилась по полутемной лестнице, на которой едва уловимо пахло сигаретным дымом. Свободное от беременности тело шагало лёгким, пружинистым шагом, если бы не осознание того, что в палате остался ребёнок, а впереди, кроме проблем, меня ничего не ждет, я бы наслаждалась. На посту первого этажа было пусто. Двери в зал, в котором мне устраивали несанкционированные свидания, заперты. Дальше по коридору приемное отделение скорой помощи. Я приоткрыла в него дверь — пусто. Лишь слышится хриплый голос откуда-то из анфилады комнат. На улицу я вышла незамеченной. На стоянке по мне мазнул взглядом шофер скорой помощи, но интереса моя персона не вызвала. Вскоре я шагала прочь от роддома. Дойдя до ближайшего жилого дома, посмотрела на табличку с адресом и вызвала такси. После прошедшего недавно дождя было сыро и зябко, я присела на вкопанное наполовину колесо, ограждающее большую клумбу, и задумалась. А потом решилась и достала телефон. Неторопливо потекли гудки. Ночь, она, наверное, спит уже…